Мюзикл как соцпроект. Интервью с режиссером театра для непрофессиональных артистов и людей с инвалидностью Владимиром Покулем

26 мая во Дворце искусств «Премьера» состоится шоу Broadway Lights — отчетный концерт первой в Краснодаре одноименной школы мюзикла. На протяжении восьми месяцев ученики школы комплексно занимались по пяти дисциплинам: вокал, актерское мастерство, сценическая речь, хореография и пластика. Зрителям будут представлены фрагменты из 16 мюзиклов на русском, английском и испанском языках.

Базой музыкального театра с участием непрофессиональных артистов и людей с инвалидностью «Пробуждение» стала танцевальная студия, которая функционирует вот уже восемь лет. За это время были поставлены «Мюзикл для непрофессионалов», «Грани любви» и «Удивительная история Русалочки». Режиссер и главный хореограф театра Владимир Покуль — единственный в ЮФО шестикратный победитель Всероссийского конкурса молодежных проектов.

Корреспондент Афиши Юга.ру встретилась с Владимиром Покулем и поговорила с ним о работе с людьми с дополнительными физическими потребностями, непрофессиональном искусстве и собственном театре.

Почему именно жанр мюзикла — разве его золотая пора не прошла?

— Потому что сейчас они не так часто ставятся. Когда в Музыкальном театре два раза в год шло представление с отрывками из разных мюзиклов, всегда был аншлаг и невозможно было купить билеты. А в Москве ситуация обстоит по-иному. Мы очень отстаем в этом жанре, не знаем мировых шедевров, не знаем современных постановок, только «Нотр-Дам де Пари» да «Мулен Руж». Поэтому мы и развиваем этот жанр. И одна из целей — не только вовлечение в искусство непрофессионалов, но чтобы все увидели: необязательно иметь образование, чтобы качественно выступать на сцене.

У нас уже есть постоянные зрители, которые ходят на все концерты, и это, конечно, очень подбадривает. На «Русалочке» удивлены были все, я в том числе, — оба показа был полный зал, просили еще, а у меня уже сил не было все это делать. Даже опытные театральные прокатчики удивлялись, почему люди идут.

В релизах указано, что в шоу примут участие артисты с дополнительными физическими потребностями. Кто эти люди?

— Это хор, участниками которого являются незрячие и слабовидящие люди от 45 до 78 лет. Они выступают на всех концертах. Это незрячая вокалистка, одна из солисток нашего театра Екатерина Смык. Мы никогда не говорим: «А сейчас выступит слепой человек» или «Сейчас будет жестовое пение». Нам не нужна жалость: мол, вышел на сцену человек — и уже молодец.

У меня незрячие танцуют на сцене. Конечно, было сложно, но это возможно — и петь, и танцевать. Екатерина будет танцевать фрагмент из мюзикла «Чикаго». Если бы не очки, я уверен, многие бы не поняли, что она незрячая. Это ансамбль жестового пения, участники которого — слабослышащие и глухие исполнители.

Я с жалостью борюсь все время, я ругаю их еще сильнее, чем остальных исполнителей. На общих репетициях после выступления, когда все начинают хлопать и кричать «Браво!», я, бывает, говорю им: «Что вы хлопаете?» — «Ну как так, она же инвалид». Какая разница, инвалид она или нет. Не надо этого разделения.

Какие лично у вас были сложности в работе с артистами с дополнительными физическими потребностями?

— Сложности вообще возникают со всеми. С такими людьми есть сложность коммуникации. Я хореограф, профессиональный танцор. Мне легче показать одно движение, чем разложить его на слова. Обычный человек, если это услышит, никогда не поймет. Здесь нужно было перестраиваться.

К нам обращается много колясочников, но технически сложно организовать место для работы с ними. У меня в студии, например, это невозможно сделать. Мы сейчас пытаемся создать новое поле для занятий, пространство для театра, где будет возможно и с колясочниками заниматься: они прекрасно могут танцевать, а уж петь-то тем более. Просто никто не хочет со всем этим заморачиваться. Но будем пытаться развивать.

Вы смотрели прошедшее Евровидение? Какое впечатление осталось от участия в нем России?

— Смотрел. Я не люблю говорить о политике, это все игра: мы видим и слышим то, что нам позволяют видеть и слышать. Если говорить о политике, то ее было очень много на Евровидении. Само выдвижение Юлии Самойловой на конкурс — это уже политика. Если мы говорим непосредственно об оценке, то я специально стал смотреть еще до полуфинала ее выступления на передачах. Лично мне совершенно без разницы, инвалид она или нет. Это был не конкурс по бегу, а вокальный. И то, что она на коляске, не должно вызывать никакой жалости. С точки зрения вокальных данных это было слабо. Она плохо поет вживую, все это знали, но ее выставили. Зачем, я не знаю. Она откровенно всегда не добирала верхние ноты как минимум. Поэтому очень громко звучит бэк-вокал. А когда она еще и слова забыла... Вообще там ко всему номеру много вопросов.

Фразы «Отстаньте от бедной девочки, она же инвалид» я совершенно не приемлю. Все понимали, что она плохо поет, но выставили все равно — значит, это было сделано для чего-то. Она всегда так плохо пела. В конечном итоге она стала девочкой для битья. Не знаю, понимала ли она это изначально.

Вы говорите, что создали студию танца для непрофессионалов. Разве не все студии для таких людей?

— У нас занимаются взрослые люди. Те, кто всю жизнь хотел танцевать, но сейчас у них семья и множество отговорок типа «я старая», «я бревно», «я толстая», «я приду, а там девочки все молоденькие и красивые, куда мне до них». Именно для этих людей восемь лет назад была эта студия создана.

Естественно, у нас есть разные категории людей, группы разного возраста, но мы делаем акцент на тех, кто мечтал выступить на большой сцене и готов работать для этого. Не в зале для 100–200 человек, именно на большой сцене.

Ваш музыкальный театр когда-нибудь называли кружком самодеятельности?

— Изначально — конечно, но театра как такового еще не было официально, нам как АНО «Театр "Пробуждение"» всего год. Кружком называют, как правило, работники сферы искусства профессионального — показывая свое фи. Считают, что нам не нужна большая сцена, можно выступать в каком-нибудь ДК. Такая проблема была с «Русалочкой»: долго приходилось убеждать, что нам технически нужна театральная сцена с занавесом и светом. Они были на премьере и потом искренне удивлялись. Я, конечно, и сам был удивлен тем, что мы это сделали.

Думали ли вы о полноценном театре с собственным репертуаром? Каким вы его видите?

— Естественно. Это моя мечта, и я к ней обязательно приду. Я выиграл еще один грант, уже миллион рублей — на новый авторский мюзикл, который поставим в 2019-м. Эта сумма — самая большая за весь мой опыт, это самый масштабный проект. Постепенно я иду к постоянно действующей площадке, ведь ее отсутствие сейчас — это главное наше ограничение. Это огромные деньги, и мы очень ждем, верим и хотим, активно обращаем на себя внимание власти города и края. Я надеюсь, что когда-нибудь у нас будет возможность как у некоммерческой организации создать такую площадку и оборудовать ее под себя.

В драматические постановки я не лезу, потому что в этом ничего не понимаю. А в жанре мюзикла я разбираюсь, ежегодно посещаю все крупные московские постановки, хожу на все курсы, чтобы быть в теме максимально. Еще не был на Бродвее, но мечтаю об этом.

У нас сегодня есть несколько солистов, на которых можно уже отдельные концерты устраивать. Тысячу зрителей будет сложно собрать, но если это будет постоянно работающая камерная сцена, где я сам смогу оборудовать свет и звук, как мне надо, не подстраиваясь под то, что есть, то это реально. Сейчас я не могу писать сценарии и режиссуру под то, что мне хочется, — приходится все делать под то, что имеется.

Я хочу сделать уютную площадку с интересной и необычной сценой в формате такого полукабаре, которого у нас нет. В хорошем смысле кабаре, не публичного дома.

Этот театр будет независимым?

— Да.

Но при этом вы выигрываете гранты, ходите в администрацию...

— Да, я хожу и выигрываю под то, что я считаю нужным. Меня могут попросить, могут предложить, но я возьмусь за проект, только если мне это понравится. Если мне будут диктовать, что делать, я не смогу работать. Он должен быть полностью независимым, это очень важный момент.

Какие театры вам интересны сегодня? Какие актерские и режиссерские работы произвели на вас большое впечатление в последнее время?

— Ввиду неимоверной занятости у меня, к сожалению, нет возможности ходить в театр драматический. Вот к Стасу Слободянюку [бывший актер Молодежного театра, открыл независимый театр «Мой» — прим. Юга.ру] очень хочу сходить на постановки. Что касается музыкальных, мне нравятся работы Мацко — хореографический балет, «Мастер и Маргарита», «Анна Каренина» и его постановки, касающиеся мюзиклов.

Что вы скажете о танцевальных спектаклях студии «Воздух» в «Одном театре»?

— На самих постановках я не был, видел только отрывки в записи. Это более глубокая, авторская, чувственная хореография, другое поле. Не могу сказать, что я поклонник такого жанра, но слежу за этим.

Сегодня популярными становятся иммерсивные спектакли, когда зрители становятся частью запланированного действия. Должен ли очевидец быть действующим лицом? Какой театр вам ближе — классический или современный?

— Я стараюсь экспериментировать в классике. Иммерсивные походы не для всех жанров работают. Московские иммерсивные постановки достаточно давно работают, и мы отстаем от них сильно. Но жанр мюзикла полноценно сделать полностью иммерсивным невозможно, только какие-то элементы. Смешно же говорить, например, что зал может стать полноценным участником классического балета.

В Краснодаре за последние несколько лет открылось несколько театральных площадок — например, «Шардам» и «Люди-Игры». Появились променад-спектакли, быстро обретшие популярность. Одни вышли из курсов по актерскому мастерству и психологической студии, другие — часть предпринимательской жилки. Как здесь достигается успех?

— По своему основному образованию я экономист, и я радуюсь, когда вижу коммерческие, но грамотно сделанные, а не тупо для отмывания денег, постановки. Но такой работы очень мало.

А есть обратная сторона медали — высококультурные деятели, которые, наоборот, не в состоянии организоваться. Идея классная, люди талантливые, но это невозможно ни организовать, ни продать. Мне повезло, что я эту грань нашел, потому что изначально я все-таки не артист, а экономист, баланс этот сложно найти. И я всегда призываю деятелей культуры, которые фонтанируют классными идеями, не лезть в организацию — и наоборот.

Можно ли в Краснодаре действительно заработать на творческих и социальных проектах?

— Все мои проекты — социальные. Но почему-то в России совершенно неправильное понимание социального проекта: людям кажется, что речь идет о благотворительности. Я убежден, что билеты нужно продавать. Да, часть из них, иногда даже половина, идет на благотворительность — но только тем, кто не может себе купить билет за деньги. Это фонды, малоимущие семьи, детские дома, реабилитационные центры. Я тщательно их отбираю, мы не раздаем билеты тем, кто просто не хочет тратиться. Это все большой труд — и он должен оплачиваться.

И тут начинаются вопросы: «Как так, у вас соцпроект, а вы билеты продаете?». Начнем с того, что реальная стоимость проектов гораздо больше суммы грантов. Если бы была полноценная коммерческая стоимость, она бы превышала несколько миллионов. У меня таких денег, естественно, нет. Наши артисты работают бесплатно, вся команда — за спасибо и материалы.

Соцпроекты у нас обычно — это «Дайте денег, помогите». Никто не говорит: «Дайте денег, мы заработаем». Хорошо, что сейчас есть люди, которые говорят: «Если вы не зарабатываете деньги своими проектами — не подходите к нам за поддержкой». Сразу раз, и рассосались люди. И я стою один. Потому что я зарабатываю.

Однако на уровне власти это крайне сложно доказать. Они считают, что соцпроект должен быть полностью бесплатным. То есть у нас, по их мнению, нет аренды — а ведь нам никто бесплатно площадку не дает. Людям нужно доехать, поесть, пошить костюмы, нам надо купить аппаратуру. Откуда на это брать деньги? Соцпроект должен быть значимым для общества. Но это не означает, что он априори должен быть благотворительным.

Кто выступает критиком вашего творчества? Какой критике вы доверяете? Самокритичны ли вы и осознаете ли свои оплошности в работе?

— Я невероятно критичен к себе. Чтобы вы понимали: я не пересматриваю ни одного своего выступления. Когда я открыл видео «Русалочки», спустя пять секунд я чуть не разбил монитор, выключил и больше не открывал. Надо слушать и смотреть, чтобы анализировать, но не могу. Когда я вижу свои работы, мне хочется все бросить. И это же отражается на моей требовательности к артистам. Со мной легко работать, когда я просто в студии учу людей, которые занимаются для себя. Но если со мной работать серьезно, это очень тяжело, и выживают не все.

Должен ли режиссер угадывать потребности зрителей? Что нужно современным театралам?

— Это вечный вопрос. Не секрет, что большая часть самых топовых мюзиклов исполняется на английском языке, и мы вынуждены очень много переводить сами и исполнять песни на русском языке. Есть мюзиклы, которые все знают (например, «Чикаго»), и в целом смысл понятен. Но если будет что-то малоизвестное, на сцене будет хаос. Часто ставят такой бред, отвратительный английский у исполнителей, и зрители не понимают совершенно ничего.

Часто режиссер, взяв отрывок из мюзикла, видит его по-своему. То есть зрители не знают, о чем оригинал, а режиссер еще и по-своему увидел его. И никто этого не понимает. Все равно театр для зрителя. Если мы хотим свой мир показать или что-то новое рассказать, к чему зритель не готов, его нужно подготовить к этому. Иначе он просто не придет к тебе. Либо придет, как у нас бывает с экспериментальными театрами, и ничего не поймет.

В свое время Мацко начал современные балеты ставить. Тогда это не было популярно на большой сцене, но он начал об этом говорить, люди стали узнавать, стали задумываться, постепенно приходить. Сейчас на «Мастера и Маргариту» и «Анну Каренину» билеты нужно покупать сильно заранее. Значит, люди хотят такое видеть.

Все ли могут стать артистами мюзикла? Какими качествами нужно обладать?

— Конечно, не все. В школе два основных направления: артист ансамбля и мюзикла. Не все могут и хотят петь, кто-то может только танцевать. И ансамбль очень важен для мюзикла. Если не будет танцоров, сцена будет голой. А тот, кто поет, должен уметь и то и другое. Не в той же степени, но тем не менее.

Какой бы утопией это ни казалось, я считаю, что если ты сильно чего-то хочешь, а способностей нет, но ты готов пахать, то ты кем угодно можешь стать. А если ты просто хочешь где-нибудь выступать, тут ни у кого, наверное, не получится. Только если это не врожденный талант, а такое я встречал редко. Кстати, таких людей я не люблю, потому что чаще всего они очень звездные. Я больше люблю пахарей.

У меня лично, наверное, нет творческих талантов. Но я очень много работал и работаю по сей день. И ценю это же в людях. Я всегда цепляюсь за людей с огромным желанием чего-то добиться. Я буду с ними сидеть хоть всю жизнь, помогу и направлю.

Что сейчас вас может удивить?

— Я не перестаю удивляться, с одной стороны, способностям людей, как они могут открываться и что в себе могут нести, — а с другой, безответственности и глупости людей, которые не понимают, как нужно работать. Два полюса, и каждый раз удивляюсь и одному, и другому. Удивляюсь недальновидности и неграмотности подхода к развитию культуры в нашем городе. Не в целом, но многому: чиновникам нравится, значит, делаем. Деньги выделяются, а они даже не понимают, зачем и на что.

Работая с людьми с дополнительными физическими потребностями (а не ограниченными возможностями! ограничений у нас с вами часто больше, чем у них), я не перестаю удивляться. Когда незрячая Катя показывает мне видео на своем телефоне с новым танцем, когда она мне пишет «ВКонтакте» или в WhatsApp. Насколько эти люди адаптированы к жизни, как они могут так жить. Я не могу назвать это борьбой, они не борются, а просто живут, как и все мы. Им иногда в чем-то сложнее, но они с этим справляются порой лучше, чем многие из нас.